Клин клином вышибают.
Русская народная пословица

— Василич, бросай!
— Добрыня, заходи сзади!
— Мужики, атас, соплюхи на правом фланге!
— Коська, мочи Баюна, а то хана всем!
— Яга, брось соплемёт! В лесу леший с полком живастиков!
— Илюха, гвозди их по кумполу!
— Эх, расцветали пальмы-баобабы, поплыли бананы над Невой... Эй, куда прёте, сволочи?!

К пяти часом вечера кощеевцы затрубили отступление. Илья Муромец с Алёшкой Поповичем тащили за ноги орущего во всю глотку Коську Марамоя, перемазанного грязью от пяток до макушки; Добрыня зажимал пасть коту Баюну, которого перевербовал ижейский водяник Бульбаха, а Баба-Яга стремительно шла на посадку, ловко руля ободранной метлой и распевая лихую боевую песню. Полк власопаклей вповалку лежал на Глуповской поляне, выдирая из длинной рыжей шерсти на боках комки паутины, грязи и соплей.
Сельский коваль Василич лежал под деревом и задумчиво курил трубку, такую длинную, что она доставала до его покрытых шерстью валенок. Рядом с ним примостился громко храпящий Гуйгас-батыр, басурманский наёмник, один раскидавший целый полк лягвоногих мерзяев в битве при Курилке. Вообще, вся солдатня выглядела уставшей, но довольной. Эта война пока ещё никому не надоела, благо ни одна из воюющих сторон ощутимых потерь не несла. То есть, кощеевцы-то несли, да только сам Кощей не особенно волновался по этому поводу. Нечисть, как известно, пределов не знает, да и покойников всегда больше, чем живых. Так что война заканчиваться не спешила.
Неприятного вида мужик засунул голову в трухлявый пень и бубнил там, время от времени стуча кулаком по торчавшим из земли корням. Добрыня отложил дровобой в сторонку и заорал через всю поляну:
— Морзейка, что в штабе?
Морзейка достал голову из пня, нацепил на плечи и проскрипел:
— Связь нехорош. Слышно плох.
— А когда она хорошей была, связь-то? — философски вздохнул Муромец. — Вон и Василич подтведит... Эй, Василич! Скажи!
— Да, — сказал Василич, выпуская изо рта колечко дыма. — Ибо сказано выше: опасные связи, и всё такое.
Народ молча подивился глубокомысленности изречения и вернулся к своим делам.
Долгий день подходил к концу. Конец долгого дня, как обычно, ознаменовался тем, что пришедший в себя после местной анестезии — удара булавой по затылку — Коська Марамой опять заорал. Люди зашумели. Василич покосился на безмятежно храпящего Гуйгаса, ухмыльнулся в бороду и затянулся с мыслью, что коли человек засыпает с чувством выполненного долга, то его не то что из пушки — из марамоя не разбудишь. Кузнецу часто приходили в седую голову подобные глубокие мысли, но коль раньше, по молодости, он их от себя гнал, то возмужав да поумнев, принялся приглашать их обратно, а они не отказывались. Посему среди селян Василич слыл мыслителем, а среди врагов — дебилом. Но поскольку с недавних пор враг у селян один остался — Кощей Бессмертный (отчества гр. Бессмертного никто не знал), то дебилом коваля больше никто не величал. Кто его слушать-то, Кощея, будет?
Мудрые люди подсказали Василичу после захода солнца очерчивать вокруг стоянки охранительный круг: мол, так нечисть по ночам приставать не будет. Сначала он думал, врут, а потом как-то ближе к третьему часу проснулся и обнаружил в тоске бродящих вокруг лагеря упырей, оборотней, что в полнолуние волками перекинулись, да так и остались, двух страховых агентов и одного бывшего генерала КГБ, который после развала Союза так и не нашёл своей душе покоя. С той поры Василич завсегда рисовал гуашью по земле неровный круг. Неровный — чтобы заходить по малой нужде в лесок, если среди ночи приспичит.
Вот и нынче, пока солнышко ещё не рухнуло за горизонт, как трудяга после двенадцатичасового рабочего дня — на диван, Василич добыл из торбы ведро с краской, выдрал у ближайшего власопакля клок шерсти на кисть и потащился рисовать круг. За этим занятием и застал его Неуловимый Джо по прозвищу Кому-Я-На-Фиг-Нужен. Сей благородный разбойник, побродив по пустым большим дорогам незнакомой земли, забрёл в махонькое село, встрял в драку между сильно вдетыми Алёшей Поповичем и Васькой Буслаевым, в результате чего потерял репутацию и внятность речи, и оказался на дне колодца, из которого его случайно вытащил как раз Василич, подумавший, что это идиот Емеля опять швырнул свою щуку в место общественного пользования. Вытащив, кузнец узнал от мокрого иноземца, что Васька Буслаев на самом деле сын пляжа, а вовсе не Амелфы Тимофеевны, а Попович — студент какого-то мазафака. После чего очумелый разбойник сообщил Василичу своё имя и уверил его в совершеннейшем почтении. Василич дал ему тычка для ума да и отпустил. Когда же Кощей начал борзеть и крошить батон на тех, кто не бессмертный, Неуловимый Джо предложил свои услуги в качестве секретного агента по уворовыванию всяких секретов. Шпион из него вышел на славу. Поскольку Неуловимый Джо никому на фиг не нужен был, то его деятельность в первые же дни войны принесла кощеевцам ряд сокрушительных поражений. И, главное, когда Кощей выяснил, кто всему виной, он и сделать с ним ничего не смог, потому что кому он на фиг нужен! Так и продолжалось.
Завидев широкополую шляпу и сапоги со шпорами, Василич отставил ведерко и приблизился к тайному агенту.
— Howdy, partner! — поприветствовал его Джо.
— Здоров, коль не шутишь, — молвил в ответ коваль. — Чего доброго принёс?
— Доброе много имею, — коряво заговорил Джо по-нашему. — Есть был там, где послан, искать найди.
— Да неужто! — обрадовался Василич, едва не проглотив трубку, которая доставала до его покрытых шерстью валенок. — Добыл?
— Разумей да. Здесь. — И шпион протянул Василичу резную шкатулочку. Кузнец бережно принял драгоценный дар и восхищённо спросил:
— Да как ж ты умудрился-то, человече?
— Это быть тяжело, — вздохнул Джо. — Сначала дом-курица искать найди. Потом женщина с костыль говорить, к тебе отправлять. Сам пойди в лес, найди дуб, дождись ночи, копай лопата. Сундук найди, открой, карту возьми. Ехай в порт, говори с морской волк, давай на рука. Плыви далеко, найди лавка, купи оружие. Плыви дальше, остров выходи.
— Ты покороче-то можешь? И давай уж по-своему калякай, а то хрен тебя разберёшь, — сказал Василич, потирая ухо рукой. Джо кивнул и заговорил быстро на своём чудном говоре:
— Иду по берегу, сигару курю, вокруг — ни дьявола, одни пальмы. Достал кольт, пострелял по птичкам, завалил штук пятнадцать колибри, потом смотрю — такая морда из зарослей вылезает — динозавр обделается! Три башки, одна уродливее другой, а главное, тупые, как харя у шерифа из Санта-Каролины! Так огнём плюнул, огнемёт недоделанный, я чуть в барбекью не превратился. Я кольт бросил, схватил винчестер и прямо лёжа с первого выстрела ему левую башку разнёс. Зверюга ваша заорала, как бык, которому в задницу виски плеснули, а я так спокойненько — пэнг-пэнг! — и остальные головы отстрелил. Завалил как ирокеза, только что скальп не с чего снять! Закурил, пошёл дальше, дошёл до пальмы, смотрю — сундук. Чего там возиться, наверх залезать! Я так снизу и пальнул по цепи. Ящик вниз грохнулся, крышка откинулась, а оттуда заяц как рванёт от меня. Я этого Багза Банни на ходу из винтовочки раздолбал, смотрю — а из ошмётков утка взлетела. И, понимаешь, прямо к воде летит! Я АКМ из загашника достал, пустил кучкой, смотрю — одни перья, а в море яйцо падает. Я — к берегу, но не успел: яйцо так в воду и хлопнулось. Хотел уже полезть за ним, но смотрю — акула. Хватанула яйцо зубами, и привет. Так меня зло разобрало, что я сиганул в воду с одним ножом, махом эту лахудру выпоторошил и на берег вытащил. Яйцо нашёл и сразу сюда. Так что, чувак, не зря свой виски пью и орешки трескаю!
— Молодца, молодца, — похвалил шпиона донельзя довольный Василич. — Эх, кабы не моё чутьё, не видать нам яичка, как своих ушей!
Спрятав шкатулку в торбу, Василич как-то по-особенному пыхнул трубкой и торжественно сказал:
— От лица руководства объявляю благодарность за отличное несение службы!
— Как не фиг делать, — козырнул Неуловимый Джо по прозвищу Кому-Я-На-Фиг-Нужен и скрылся в лесу.

Наутро Василич собрал своих и объявил о том, что тайный агент Неуловимый Джо, имя которого он предпочитает хранить втайне, выполнил свою миссию и доставил секретное оружие против Кощея Бессмертного. И показал собранию шкатулочку. Люди разорались, строя планы на шесть часов вечера после войны, Коська Марамой орал просто так, чтобы не отставать, а Яга вопила, что негоже не упоминать того, кто имел непосредственное отношение к выполнении шпионской миссии. Василич, произнося извинительную речь, назвал Ягу фельдмаршалом и приступил к выработке диспозиции.
Было решено совершить финальный марш-бросок через Лихой Лес. Бойцы двигались почти бесшумно, пока не начался ливень. С топотом и матом богатыри и иже с ними ворвались в самую чащу и принялись разбивать лагерь. Тринадцать гномов, высоченный дед в синей шляпе и какая-то странная чмошка с волосатыми ногами (это как раз их лагерь разбивали наши) мгновенно сориентировались и устроили драку, в результате которой Коська Марамой получил по морде от самого крутого гнома в капюшоне с кисточкой и вырубился, как от местной анестезии; Яга улетела далеко за деревья и врезалась спиной в каменную статую страшного урода, а дед-акселерат под истерические вопли чмошки с волосатыми ногами едва не сломал свой посох о спину Ильи Муромца. Наши поизвинялись и продолжили марш-бросок. По пути им встретился Дед Мороз, который по пьянке угодил в гости к Лешему и проторчал у него без малого пять месяцев. Леший, кстати, так и не вышел: Дед Мороз сказал, что он уже в зюзю и ничего не может. Наши милостиво указали Морозу путь из лесу, предупредили насчёт бешеных гномов и пошли своей дорогой.
Замок Кощея стоял на высокой горе. Один из власопаклей даже сломал шею, когда задирал голову, чтобы увидеть жилище заклятого врага. Яга разодрала на себе одежды, завыла дурным голосом и, крутясь волчком на месте, принялась вопить: «Ай ты, гой еси, падла тощая...» Василич велел заткнуть старую, построил своих и повёл на приступ.
Битва была жаркая. Первую волну наших задержали хорошо замаскированные ежи. Ежи, которых нещадно давили кованые подошвы сапог, вопили, матерились и нехотя умирали, не забыв воткнуть побольше иголок во вражину. Особенно тяжело пришлось власопаклям, у которых сапог вовсе не было, и ежовые иглы причиняли им нестерпимую боль. Зато как они рассвирепели! Ряды умрунов были сметены в мгновение ока, когда злые и исколотые рыжие чудища начали крушить их в хвост и в гриву, а заодно замочили и только что проснувшегося Коську Марамоя, да почиет он в мире. Следом за власопаклями рванули нахрапистые и наглые шабашники, которые перешли на нашу сторону после того, как ведьмы не пустили их на свой шабаш. Шабашники расшвыряли волков-оборотней, а их вожака охолостили отравленным ножом, после чего он посинел, распух и больше не жил. Сквозь брешь в рядах волколаков устремились высокие и стройные эльфийские лучники, подчистую выкосившие чужеземных союзников Кощея — гоблинов. Гоблины косились легко и непринуждённо, ибо почему-то не носили доспехов. Нечисть дрогнула, и в эту секунду с оглушительным рёвом: «Кром и сталь!» — в битву вступили черноволосые, полуобнажённые варвары из суровой скалистой Киммерии. Вёл их огромный синеглазый гигант, вооружённый двуручным мечом ванирской работы. Подобной атаки не выдержал даже аквилонский форт Венариум, чего уж там говорить о несчастных вампирах, которые, дабы не рухнуть под сверкающими клинками, спешно превращались в летучих мышей и удирали в мрачное свинцовое небо, где их, впрочем, немедленно настигали золотые, серебряные и медные драконы под предводительством самого Золотого Полководца.
Когда из защитников кощеева замка остались только облезлые и гниющие зомби, в атаку понеслись воины-человеки, крепкие русобородые ратники, среди которых был и Василич, от души долбавший живых покойников тяжеленной кузнечной балдой. Пошли в ход не только мечи и копья, но и дровобои, соплемёты, дубины, просто кулаки. Наконец враг был сокрушён, и с победной песней наши ворвались в замок Кощея Бессмертного.
— Барад Дур... — прошептал эльф, наряженный в сияющие латы.
Василич задрал голову, осмотрел замок сверху донизу и пожал плечами.
— Крепость как крепость. И не такие видали.
Эльф изумлённо поглядел на кузнеца.
— Твой народ не в первый раз сражается с Врагом?
— Вот странные вы люди, эльфы, — обернулся Василич. — Врагов-то сколько в мире! Кабы не сражались, давно бы по миру пошли. Кончай разглагольствовать, пошли лучше Кощею рожу бить.
— Но Тёмный Властелин практически бессмертен! — продолжал удивляться эльф. — Кольца Всевластья у нас нет. Как же его уничтожить?
— Кольца нет, это верно. Вот скажи мне, как победить супостата, коли он в два раза больше тебя?
Эльф открыл рот, чтоб достойно ответить, но Василич немедленно перебил его:
— Да по яйцам дать! Вот мы и дадим ему. Небось, согнётся! Смерть Кощею!
Вот с такими речами наши сломали ворота и пошли.

Кощей обнаружился сидящим на каменном троне в большом пустом зале. Он сидел прямо, как аршин проглотив, и смотрел на непрошеных костей с характерным прищуром, заложив большой палец за подтяжку.
— Слушаю вас, това’ищи, — сказал он, ничуть не испугавшись. Василич вышел вперед, нехорошо поигрывая балдой.
— Что ж ты, рожа тонкокостная, опять всем жить мешаешь? Мало тебе Иван-царевич навтыкал в том годе? Опять хочешь?
— А’хиинте’еснейшее заявление, — хитро заулыбался Кощей.
— Ты мне тут дедушку народов не строй! А то народ взбутетенится! — прикрикнул Василич. — Слушай условия, гражданин нехороший. Либо ты прямо здесь и сейчас поклянёшься Мукой Нифльхеля, что никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах не станешь больше нападать на людей и им подобных, либо мы сей секунд тебя отправим туда, где не светит ничего и никому.
— Да кто ты такой, чтобы мне, Кощею Бессмертному, условия ставить? — Кощей прямо на глазах переменился: плечи расправил, прищур убрал, голос сразу стал звучным и тяжёлым, как старое золото. — Да я, ежели захочу, одним пальцем вас в пыль разотру!
— Это ты раньше мог. А сейчас времена изменились. Принимаешь или нет?!
— Я — Кощей Бессмертный, на крови человечьей взращённый, мясом человечьим откормленный! — загремел Кощей. — Я и только я на своей земле ставлю условия! — И стал подыматься с трона, явно намереваясь всех в пыль и на атомы. Василич только трубкой пыхнул и, хрипло хохотнув, сказал:
— Ну, бессмертная твоя рожа, сейчас и тебе настанет каюк. Добрыня!
Добрыня распихал локтями дружину (кто не отпихивался локтями — помогал булавой), протопал к Василичу и протянул ковалю резную шкатулочку. Василич трубку вытряхнул, в кисет спрятал, после чего на пару шагов ближе к Кощею подошёл и раскрыл шкатулку. Кощей бухнулся обратно на трон и возопил.
— Ах вы, нелюди! Ах вы, сволочи патлатые! Ах вы, негры африканские! Суда шариатского не вас нет! — орал он, вцепившись длинными пальцами в подлокотники. — Да я ж вас по лагерям... Эх, не вовремя ушёл от нас Юрий Владимирович!
— Ты потише! — прикрикнул Василич. — Вот как счас кокну яичко, да сломаю иголочку пополам!
— Ша! Кончили базар, молчу, как параша, — притих Кощей. — Чё там у вас были за условия?
Василич слово в слово повторил всё, что было выше, и выжидающе посмотрел на Кощея. А тот вдруг заорал что есть мочи:
— А вот хрен вам! Ни у кого бобиком не был, и под тебя плясать не стану! Понял, ты, сволочь усатая?!!
Василич оглянулся на дружину, вздохнул, пожал плечами и раздавил яйцо прямо в руке. Блеснула серебряная иголка с палец длиной. Василич поднял её на уровень глаз и посмотрел на Кощея.
— Ну, и хрен с тобой, — процедил он сквозь зубы и сломал иголку.
Прошла долгая минута, прежде чем Василич понял, что ничего не произошло. Кощей, довольный, как кот, обожравшийся сметаны, сидел на троне и ухмылялся. Василич оглянулся, увидел перекошенные рожи своих и вслух удивился. Кощей поковырял длинным пальцем в том месте, где раньше (когда это, интересно?) у него был нос, громко хрюкнул и снисходительно произнёс:
— Вот ты, Василич, вроде русский, хоть и деб... мыслитель, а фольклора родного не знаешь. Пословицы помнить надо!
Василич немедленно принялся перебирать в уме все известные ему пословицы, но, как назло, вспоминались только народные мудрости о труде.
Неожиданно острая боль кольнула туго обтянутые кожей кощеевы виски, а в ушах появился нарастающий шум. Он схватился за огромный меч, побольше даже, чем у предводителя киммерийцев, и вжался в спинку трона, глядя куда-то за спины наших. Оттуда послышались чьи-то уверенные шаги. Дружина, как по команде, обернулась и расступилась, пропуская в зал высокого, крепко сбитого человека в длинном сером плаще с блестящими чёрными пуговицами. Незнакомец на ходу распахнул плащ и вытащил из-под полы красивый, изящный меч голубоватой стали, с односторонней заточкой.
— Маклауд... — прохрипел Кощей. Тот, кого он назвал Маклаудом, остановился только перед самым троном. Василич, тупо глядя незваному гостю в спину, всё-таки решил вопросить:
— Эй, мил человек! Ты кто таков будешь?
— Я — Дункан Маклауд из клана Маклаудов, — звучно произнёс тот. — Я бессмертный.
Кощей сипло выдохнул и медленно встал, поднимая меч.
— Всё кончится здесь, Маклауд, — сказал он, глядя противнику в глаза. — Один из нас должен сегодня умереть.
Сказал — и бросился. Огромное матово-серое лезвие обрушилось на голову Маклауда и, казалось, неминуемо должно было её раскроить, но навстречу ему устремился узкий сверкающий клинок катаны. Мечи высекли сноп искр и замелькали в воздухе. Поединок вёлся не на жизнь, а на смерть. Василич с удивлением обнаружил, что Кощей оказался очень даже неплохим мечником. Бессмертные кружили по залу, с умопомрачительным мастерством орудуя клинками, и, казалось, этому бою не будет конца. Но Маклауд неожиданно перехватил руку Кощея, сжимавшую рукоять меча, и вонзил свой клинок в левый бок врага поганого. Тот взвыл и согнулся. Маклауд вывернул ему кисть, меч выпал из ослабевших пальцев, а Дункан, встав над Кощеем, занёс катану для последнего удара.
— В конце останется только один!
Серебристо-голубое лезвие рухнуло на шею Кощея и мгновенно отделило голову от тощего тела. Труп с глухим стуком упал на каменный пол, голова подкатилась Василичу под ноги и там и замерла. Наши воззрились на победителя и хотели было радостно заорать, но не успели. Из перерубленной шеи вырвались синеватые молнии, поднявшиеся под самый потолок; там они свились в ужасный сверкающий клубок, через мгновение обрушившийся на замершего с мечом в руках Маклауда. Громкий вопль боли и облегчения вырвался из уст Дункана. Молнии обвивали его тело, пронзали его, сливались с ним и погружались в его разум, одаряя новой силой и новым знанием, что века и тысячелетия копил Кощей, сидя в своём мрачном замке.
Дункан Маклауд рухнул на колени, с трудом дыша и едва не теряя сознание. Пара эльфов подбежали к нему, подали флягу с душистым вином, подкрепляющим силы. Великий воин, сразивший в честном бою самого Кощея Бессмертного, поднялся на ноги и спрятал катану под полой плаща. Тут Василича осенило.
— Так вот что за пословица! — хлопнул он себя по лбу. — Клин клином, значит! А ты тоже, стало быть, бессмертный?
Маклауд улыбнулся, достал из внутреннего кармана плаща тёмные очки и надел их. Потом в его руке появилась странная серебристая палочка со светящейся полоской на самом верху.
— Ты уж извини, — сказал он. Свет из палочки полыхнул так, словно прямо в зале появилось солнце, и вдруг исчез. А вместе с ним исчез и Дункан Маклауд. Василич протёр глаза, подождал, пока световые пятнышки перестанут прыгать, застилая взор, и посмотрел на труп Кощея.
— Мужики, — сказал он, в непонятках оборачиваясь к своим. — А чего это он без башки-то?

21 — 23 июля 2002 г., Санкт-Петербург